Мальчик одиноко бродил по игровой площадке, грустный, неряшливо одетый, он будто ждал кого-то. Его серые глаза с пронзительной печалью смотрели на благополучных детей, окружённых пристальным вниманием и заботой мам, пап и бабушек. «А я никому не нужен!» — не говорили, а кричали его глазки, видавшие, вероятно, немало горя.
Данилу исполнилось восемь, он отдыхал в оздоровительном лагере при санатории «Мать и дитя» в красивом местечке Сосновка. Мы, отдыхающие вместе со своими детьми, обратили внимание, что Данилка держится особнячком от детей своего отряда, сторонится их, не участвует в коллективных развлекательных мероприятиях, несмотря на то, что воспитатели приглашали его, не забывали о нём.
Спустя три дня мальчишка преодолел свою робость и заговорил, а поначалу создавалось впечатление, что он глухонемой. Стало очевидным: ему очень хотелось пообщаться с нами и поиграть с нашими малышами. Особенно Данил привязался к моему трёхлетнему внуку: ему нравилось с ним разговаривать, играть, показывать своих бакуганов, оберегать его от опасностей. Первый диалог с мальчишкой нас, двух опытных педагогов, привёл в лёгкое замешательство и вызвал немало сомнений в истине сказанного.
— Данил, ты откуда приехал?
— Тут недалеко, из деревни.
— С кем ты живёшь?
— С бабушкой.
— А где же мама и папа?
— На заработки уехали в Москву.
— Кем же твоя мама работает?
— Воспитателем.
(Спустя два дня Данил нам сообщил, что его мама работает продавцом и прыгает в Москве с парашютом.)
— Как же называется посёлок, в котором ты живёшь с бабушкой? Улица? Дом?
Взгляд Данилки слегка затуманился, глаза наполнились слезами, он смотрел в сторону, стараясь скрыть свою слабость и очевидную неправду. Мы понимали, что в его ответах кроется какая-то тайна.
Мальчишка или хитрит, или фантазирует, или просто не хочет говорить правду, желая казаться благополучным во всех отношениях. Скорее всего, Данил выдавал желаемое за действительное.
— Не знаю, не помню, — чуть слышно промямлил наш загадочный собеседник.
Мы расспрашивали Данила о его жизни не из праздного любопытства — нас поразила неряшливая, грязная и рваная одежда ребёнка, удивляла позиция мамы, отправившей своё чадо на отдых в таком неприглядном виде. Более всего мы опасались высокой вероятности травм, так как его старенькие сланцы были разорваны, и Данил постоянно запинался и падал. Ноги очень грязные, фактически он ходил босиком.
Работа в социально-реабилитационном центре с детьми, оказавшимися в сложной жизненной ситуации, научила нас достаточно быстро распознавать социальное неблагополучие детей: по необычному поведению, по внешнему виду, а главное — по пронзительной грусти в глазах, сравнимой разве только с тяжёлой утратой человеком кого-либо из близких.
После беседы с воспитателями узнали, что Данил с четырёх лет живёт в детском доме. Родители лишены родительских прав, а мать находится в тюрьме. Когда она оттуда выйдет, Данилу будет 18 лет. Сыном она не интересуется, а Данил пишет ей письма и надеется когда-нибудь получить ответ.
«Может, мама болеет или письма ей не передают», — оправдывает молчание матери любящий сын. Когда Данил понял, что мы знаем правду о его безрадостной судьбе, три дня избегал общения с нами. Затем не выдержал и сам подошёл к своему маленькому другу, Илюшке. Встреча была трогательной, они обнялись и стояли, прижавшись друг к другу, не шелохнувшись, не проронив ни единого слова. Спустя некоторое время Данил присел ко мне на скамейку и стал рассказывать о матери — об отце не вспоминал. «Когда я был совсем маленький и мамка была пьяной, её друзья издевались надо мной. Один брал меня за ноги, опускал вниз головой, а другой кормил меня с ложки и приговаривал: «Посмотрим, будет ли «жратва» вываливаться из твоей пасти», — медленно без лишних эмоций рассказывал Данил.
«Я ненавижу свою мать!» — воскликнул мальчишка совершенно неожиданно для нас, хотя совсем недавно он говорил о ней с сочувствием, раскрывал её достоинства: красивая, умная, много денег зарабатывает и покупает ему всё, что он только захочет. Мы старались не разоблачать фантазий Дани.
Данил — худенький белокурый вихрастый мальчишка. Его смуглое от загара лицо казалось очень привлекательным. Когда он что-нибудь рассказывал, то заметно волновался, при этом плотно прикрывал левый глаз, будто подмигивал кому-то, отчего его интеллигентное личико искажалось смешной гримасой. А лёгкая шепелявость придавала его речи особое звучание. Ел он не очень хорошо, поэтому постоянно ходил голодный и не стеснялся об этом нам говорить. Мы его подкармливали. Когда он получал от нас фрукты, печенье и другие сладости, то убегал, стараясь съесть угощение в одиночестве. Нет, Данилка не был жадным. Он просто «выживал» и здесь. Позднее мы поняли, почему он постоянно хотел есть: взрослые ребята во время еды забирали у него самое вкусное, взамен предлагали какие-либо несущественные мелочи, попросту обманывали его. За «ложь» пацаны постарше обижали мальчишку, но он никогда не жаловался. Об этом мы узнали не от него, а от других детей, а также по отметинам на лице и других частях тела. Ребята не понимали и не могли понять, что сочинял Данил о себе разные небылицы только потому, что хотел хотя бы на словах выглядеть таким же успешным, как и они. За свою короткую жизнь он не испытал в полной мере любви и заботы родителей и других близких ему людей, он не был по-детски счастлив, он уже понимал, что никому в этом мире не нужен. Его незатейливая и наивная фантазия не находила понимания и у взрослых. «Не надо его привечать, повадился, врёт и врёт, ни слова правды!» — ворчала старенькая бабушка, наблюдавшая за Данилом. Все его дальнейшие рассказы о своей нелёгкой доле вызывали сомнение и недоверие, но мы его слушали и делали вид, что верим. Когда Данил сильно «зарывался» в своих сочинениях, мы его просто останавливали, и он не обижался. По нашей просьбе воспитатели принарядили Данила, подобрали ему на складе приличные вещи и даже нашли две пары обуви. Внешне мальчишка стал похож на благополучного и счастливого ребёнка.
Время пролетело быстро, наступила пора расставания. Весь день Данил слонялся по территории лагеря и был мрачнее тучи. Игры и забавы с маленькими друзьями его в этот день не интересовали. Мы уезжали вечером, а за ним приехали сразу после обеда. Каждый день во время отдыха мы вели с ним беседы о жизни и давали ему банальные напутствия о том, что надо хорошо учиться, чтобы получить профессию и встать на ноги. Он слушал молча и думал о чём-то своём, казалось порой, что он нас не слышит. Рассказы о наших воспитанниках, которые испытали много горя от своих родителей, сейчас уже взрослые, успешные, учатся в институтах, работают, избавились от вредных привычек, радуются жизни, его не очень впечатляли. Прощаясь, он резко схватил меня за руку и прошептал: «Я хочу жить в семье! Я смогу быть хорошим!» Меня пронзила дикая душевная боль за судьбу этого мальчишки, у которого невольно, благодаря сложившимся обстоятельствам, появились надежда и вера, что всё ещё можно поправить в его жизни, если ему помогут. Ответственность за судьбу Данилки, за доверие, которое он, может, впервые в своей жизни оказал нам, взрослым, обязывает меня попытаться помочь мальчишке.
Если кого-либо, уважаемые читатели, заинтересовала судьба восьмилетнего Данила, то есть возможность получить информацию о детском доме, в котором он проживает сегодня. Многое из жизни Данила осталось за пределами этой публикации, что-то, возможно, не отвечает реальности — ведь информация о сироте получена не из официальных источников, но психологическая окраска обстоятельств жизни ребёнка достоверная.
Хочется верить, что Данил обретёт семейное счастье, что он, как и большинство детей, будет жить в семье и станет в ней любимым и счастливым человеком.